04.02.2008 | Книги

Классик и современники

Вышла книга Макса Брода о пражской литературе, построенная как ряд портретов

Макса Брода мы знаем прежде всего как друга и душеприказчика Франца Кафки – как того, кто не выполнил предсмертную волю друга и не сжег, как тот завещал,  все его неизданные произведения. Иначе говоря, если бы не Брод, мы никогда не прочли бы ни «Процесса», ни «Замка» -  не говоря уже о «Дневниках».  Но может быть, не менее важно, что он же первым - до того как хоть строчка Кафки была опубликована - признал в нем «величайшего писателя нашего времени, равного Гете или Толстому».

Он обладал «прирожденным талантом отличать золото от подделки» и без него мир не узнал бы ни о писателе Ярославе Гашеке, ни о композиторе Леоше Яначеке.

Слово Брода имело такой вес, потому что он сам был виднейшей фигурой немецкоязычной литературы: автор более тридцати романов, переводчик, музыкант, критик, философ. Но на русский язык – кроме книг о Кафке – переведен (в 1928 году) лишь один роман Брода: «Реубени, князь иудейский» (можно надеяться, что в ближайшие годы выйдут его романы о Тихо Браге и Галилее). И вот сейчас в серии «Австрийская библиотека» вышла его книга «Пражский круг» («Издательство имени Н.И.Новикова, СПб, 2007; пер. Н.Н.Федоровой) – написанный в 1966 году очерк о пражской литературе, построенный как ряд портретов: начиная с авторов 19 века и кончая собственно «пражским кругом», то есть четверкой друзей, которую составляли Брод, Кафка, писатель и музыкальный критик Оскар Баум и философ Феликс Вельч (Вельтш).  В книге у них почти фольклорно-четкое распределение ролей: Кафка – гений, святой; Баум - отважный бунтарь; Вельч – искатель истины; и сам Брод – помощник, друг.

Конечно, при чтении «Круга» очень не хватает русского перевода автобиографии Брода «Бурная жизнь», к которой «Круг» служит своего рода дополнением.  Но книги серии «Австрийская библиотека» - образцовые издания, учитывающие всю меру нашего незнания и пытающиеся ее восполнить. В «Круге» прекрасные приложения  -  и прежде всего составленный М.В.Рейзиным биографический и библиографический справочник на почти 150 человек (он же опись непрочитанного нами вовремя: по библиографическим справкам видишь, что у большинства авторов русские переводы обрываются в 1920-х годах и лишь у немногих звезд - таких, как Лео Перуц, Густав Мейринк, Франц Верфель - возобновляются с конца 1980-х).  Немецкоязычная литература Праги, к которой они принадлежали, погибла в войну – писатели-евреи эмигрировали (как сам Брод) или погибли в немецких концлагерях вместе с 77 тысячами чешских евреев; писатели-немцы были изгнаны из страны в 1945 году вместе с тремя миллионами судетских немцев.

Но на рассказ Брода странным образом не ложится тень страшного будущего. Как и любые мемуары, это книга полемическая, но Брод спорит не о фактах и не об отдельных оценках, а о самом подходе к прошлому.

Он спорит с теми, кто считал пражский кружок «этаким гетто», отгороженным и от чешского мира, и от природы,  - нет, «пражская группа была открыта природе и едва ли не космполитически открыта миру»; спорит с теми, кто утверждал, будто он с друзьями были завсегдатаями кафе «Арко» - нет, «мы вчетвером раз в две недели собирались по вечерам у кого-нибудь из нас на квартире; подавали скромный чай с пирожными; про кафе «Арко» пишут много чего, но все это либо сильно преувеличено либо вообще неправда»; и главное, спорит с теми, кто называл Кафку певцом зловещего и странного,  – нет, «кафкианское – это чуждое Кафке; Кафка любил естественное, неиспорченное, великое, доброе, созидающее». Может показаться, что умиленный старческий взгляд видит идиллию там, где готовилась катастрофа, – но дело в другом: Брод, ученик Гете, говорит не о том, что с человеком стало, а о  том, к чему он стремился; не о том, где он упал, а о том, куда он шел. Такими же глазами он, видимо, смотрел и на современников – потому и распознавал в них гениев.

Источник: "Коммерсантъ Weekend", № 3, 01.02.2008,