22.02.2007 | Архив "Итогов" / Общество

Очередь в крепостные

Восемь тысяч беженцев из Таджикистана заплатили своими сбережениями за кабалу

В 25-м томе Большой советской энциклопедии 1976 года издания есть статья "Таджикская Советская Социалистическая Республика", в которой есть главка "Наука и научные учреждения", в ней подглавка "Естественные и технические науки", в ней - другая подглавка "Астрономия", а в той - две строчки: "изучен метеорный вклад в ионизацию верх. атмосферы (Л.Н. Рубцев)".

В огромной Воронежской области есть старый город Борисоглебск, в котором есть аварийное здание - бывшая баня, переоборудованная в общежитие, а в нем - пропахшая плесенью мастерская, в которой трудится доктор физико-математических наук Лев Николаевич Рубцев. Чинит радиоаппаратуру, компьютеры для балансировки колес и прочие приборы, которым не суждено проникнуть в верхние слои атмосферы.

Крупный мужчина лет 60, одетый в синие брюки и куртку, сшитые не то для летчика, не то для слесаря-сантехника, Лев Николаевич просит: "Зачем меня фотографировать? Чтоб мои коллеги увидели и посмеялись?"

"Нет, вы не правы, Лев Николаевич, - поправляет его наш гид Борис Михайлович Краснов. - Человек жив, он еще время от времени улыбается - пусть один в лимузине, другой в радиолаборатории - главное, чтобы человек был при деле".

"Ну да", - говорит Лев Николаевич таким тоном, каким менее зависимый или хуже воспитанный человек сказал бы: "Как же вы мне все надоели".

Но Борис Михайлович этого не слышит. Он бывший второй секретарь душанбинского горкома партии, ныне заместитель исполнительного директора и главный по связям с общественностью переселенческой организации ХОКО, где работает Лев Николаевич. У Бориса Михайловича такая профессия - создавать оптимистический настрой. "Ничего, Лев Николаевич, все образуется, - говорит он. - Мы вот все подсчитали - у вас уже много выходит, получите себе жилье скоро". Рубцев всего несколько месяцев как приехал в Борисоглебск из Душанбе - у соседа напротив, тоже русскоязычного, взорвали квартиру, и Лев Николаевич решил, что больше ждать нельзя. Приехал с женой и тещей и поселился в общежитии - девять квадратных метров на троих. В Борисоглебске около 8 тысяч вынужденных переселенцев из Таджикистана, и все они ждут жилья от ХОКО. Но сын Льва Николаевича возглавляет душанбинский филиал ХОКО, а значит, по номенклатурным расчетам, Лев Николаевич квартиру уже почти заслужил. Сейчас попробую объяснить.

 

История

В конце восьмидесятых годов в городе Душанбе образовалась группа предприимчивых дизайнеров и архитекторов, объединившихся под названием ХОКО - Художественно-оформительское кооперативное объединение. Под руководством дизайнера Анатолия Балашова члены ХОКО занимались оформлением и проектированием выставок для республиканской ВДНХ, да так успешно, что году к 90-му в штате было около 50 человек - художников, архитекторов и разных технарей. Примерно в это время умные люди смекнули, что так называемым русскоязычным (хотя тогда, конечно, никто еще не знал, что их так назовут) жизни в Таджикистане не будет. Как только руководителям ХОКО все стало понятно, они решили разослать гонцов по городам и весям России, чтобы подыскать подходящее место для художественного кооператива-переселенца.

Анатолий Васильевич Балашов рассказывает историю ХОКО, сидя во главе Т-образного стола в своем кабинете, - ХОКО арендует с десяток комнат у борисоглебского статуправления.

Вдоль ножки "Т" напротив меня сидят Борис Михайлович, Григорий Давыдович Клейнман, бывший член редколлегии республиканской газеты Таджикистана, и еще двое из десятка заместителей Анатолия Васильевича. Григорий Давыдович принес собственный диктофон, чтобы записать мое интервью с Балашовым - для страховки, как объясняет Балашов: ХОКО опасается "наездов" и судебных исков. Опасаться причины есть.

"Мы просто хотели вытащить наш творческий состав, 50 семей, - рассказывает Балашов. - В Рязанской ребята искали, в Ярославской области. Особенно нас интересовало Золотое кольцо, потому что все мы реставраторы. Места забиты. А вот здесь - мы приехали, город нам понравился: вот вам церкви стоят разрушенные, другие здания тоже представляют интерес. Мы пошли к главному архитектору: есть возможность получить здесь место? Он отвечает, что есть, но при условии таком: чтобы мы организовали проектирование восточного жилого района Борисоглебска на 22,5 тысячи жителей. А взамен кооператив получит половину отстроенной жилплощади".

Первые человек 20 прибыли в Борисоглебск в 1990 году. А в Душанбе уже выстраивалась многотысячная очередь желающих переселиться в гостеприимный российский город, где чудом хватит жилья на всех.

Тут уместно вспомнить начало 90-х годов, когда только ленивый не лелеял невероятных проектов и только глупый не нес свои сбережения в какую-нибудь "Чару" или "МММ". Теперь добавьте к этому душевное состояние человека, научившегося пугаться любой тени в городе, где еще вчера он чувствовал себя хозяином. И становится понятно, почему русскоязычные жители Душанбе стали продавать свои квартиры и понесли вырученные деньги в ХОКО. В ХОКО им показывали цветные картинки с изображением уютных новых коттеджей, в которых переселенцы будут жить в русском городе Борисоглебске. Один коттедж стоил 72 тысячи рублей; первоначальный взнос в ХОКО должен был составлять минимум 10 тысяч. Граждане понесли деньги и имущество: кое-кто, например, сдал в ХОКО свои пчелиные ульи.

За первыми переселенцами следовали самолеты и товарные вагоны, нагруженные разнообразнейшим добром, начиная от стройматериалов и упомянутых ульев и кончая целой типографией, на которой теперь печатается "Переселенческая газета", редактируемая Григорием Клейнманом. За последние восемь лет приехали еще около восьми тысяч человек, так что теперь вынужденные переселенцы составляют больше 11 процентов населения Борисоглебска.

Что же касается микрорайона на 22 тысячи жителей, то он строится. Первые 90 квартир и коттеджей были сданы в середине октября этого года. Они, правда, еще не готовы к заселению: где нет электрических розеток, где электричества, а где - потолка.

Так что пока переселенцы живут в вагончиках, строениях типа СОД (садово-огородный дом), известных в народе как "бочка", в общежитиях и в бане.

Еще не все вступившие в ХОКО приехали из Таджикистана: согласно правилам организации, они ждут, чтобы им сообщили, когда можно ехать; тогда несколько семей грузят свой скарб в товарный вагон, туда же, как объясняет Борис Михайлович, "садятся, извините за выражение, четыре-пять мужичков на ящик водки и едут, и на пути всем отстегивают": железнодорожникам, пожарникам, таможенникам, пограничникам. "Они приезжают сюда небритые, голые, холодные, узнавшие, что все взяточники - русские, узбеки, таджики - на одно лицо. Для этого надо проехать четыре границы". Они приезжают и получают ключи - от контейнера, куда складывают все свое имущество, и, как правило, от комнаты в общежитии.

Некоторые приезжают, не дожидаясь приглашения ХОКО. "До каких пор ждать? - спрашивает 67-семилетняя Мария Ивановна Ивашкова. - Нам же жить осталось совсем немного". Когда в Таджикистане началась война и у Марии Ивановны убили сына, она продала свою квартиру за 73 тысячи рублей, добавила к этому свои сбережения, внесла в ХОКО 100 тысяч рублей и переехала в однокомнатную квартиру к сестре. "Я им поверила и не рыпалась, - говорит Мария Ивановна. - Приезжала знакомая из Ижевска, предлагала забрать деньги из ХОКО и купить дом, но я сказала: Борисоглебск. Нам даже фильм показывали. Такие коттеджи красивые. Поликлиника. Мы думали, как нам сказали - три с половиной года ждать". Прождав пять с половиной, Мария Ивановна и ее восьмидесятилетняя сестра Таисия Ивановна продали однокомнатную квартиру за 600 долларов - денег хватило, чтобы переслать вещи и купить два билета до Борисоглебска. Здесь они подселились в комнату в общежитии к зятю Марии Ивановны, перебравшемуся в Борисоглебск несколькими годами раньше (его жена и дочь пока остаются в Душанбе).

"Мы ведь члены нашего ХОКО, - говорит Мария Ивановна на приеме у Краснова через несколько дней после приезда. - Я же уже все заплатила за коттедж".

"Ну об этом потом, - отвечает Борис Михайлович. - Пока расскажите журналистам о ситуации в Душанбе".

"Вообще ежедневно подходят с автоматами, чулок на морду напялят и требуют золота, денег, - повинуется Мария Ивановна, а Таисия Ивановна начинает тихо плакать. - Может быть, все-таки дадите вагончик?"

"Сейчас решаем, - отвечает Борис Михайлович. - Какой разговор?" Пока что Мария Ивановна получает ключ от контейнера.

 

Парк забытых вещей

Этих контейнеров 417, из них 10 - свободные. Они стоят в два яруса, образуя на окраине Борисоглебска металлический квартал со ржавыми аллеями. По словам сторожа, народ приходит больше по субботам и воскресеньям - видимо, перебирать свое добро. Вот Александр Подлипский, бывший учитель физики, ныне - слесарь, забирается на железную стремянку, чтобы проникнуть в свой контейнер. Дверь отворяется с тюремным скрежетом, внутри - картонные коробки, грязно-белый тюк, ДСПшный ящик из-под тахты, детские санки. Подлипский - счастливчик, ему досталась одна из только что отстроенных квартир.

"Так что скоро веши перевозить будете", - с улыбкой констатирует Борис Михайлович. "Скорее сжигать", - угрюмо отвечает Подлипский. Вещи в контейнерах сохраняются плохо: они ржавеют, отсыревают, их едят мыши. Полевые мыши, оказывается, очень любят книжный клей. Олег Дмитриевич Василенко, приглашенный, судя по всему, Борисом Михайловичем (наш гид неравнодушен к передовикам производства с приличными видами на жилплощадь, а Олег Дмитриевич - бывший завуч и физрук, теперь зам. начальника отдела комплектации - числится в очереди на коттеджи под номером 28), не хочет даже открывать свой контейнер: "Да там все мыши съели, у меня же книг сколько!"

Потом все же уступает и демонстрирует фотографу свое пожелтевшее имущество: сборник английской поэзии ("Вот дурью маялся!"), "1001 ночь", том БВЛ. Все это лежит здесь с 20 марта 1993 года.

Пока Олег Дмитриевич пытается связать рассыпающиеся книги, я ухожу побродить среди контейнеров. За крайним рядом - небольшая свалка: ржавая платформа, катушка проволоки, жестяной надгробный памятник, нанизанные на него останки венского стула, ножками вверх. На памятнике написано: Василенко Дмитрий Федорович, 3.V1.1913 - 27.IX.1995. Олег Дмитриевич уже ушел - впрочем, я все равно не смогла бы спросить его про памятник.

Про смерть и смертность в ХОКО готовы говорить многие. "У нас 21 покойник за три года, из 500 человек населения", - утверждает Татьяна Кулик, комендант одного из ХОКОвских временных поселков - тех, где люди живут в СОДах и вагончиках. Александра Ющенко, медсестра расположенного в одном из синих вагончиков медпункта, подтверждает, что болеют и умирают переселенцы всех поколений. Главная хворь - гипертония. И, разумеется, все обычные болезни тех, кто живет скученно и недоедает: туберкулез, сердце. "Люди у нас ослабленные, - объясняет Александра Александровна. - Многие мяса вообще не видят никогда".

"Видите, Борис Михайлович убежал, слушать не стал", - говорит 59-летняя медсестра. Действительно, в первый и единственный раз за наше пребывание в Борисоглебске гид оставил меня одну с интервьюируемой.

"Я его спрашиваю: "Борис Михайлович, почему нам ничего не дали? Мы самые первые вступили в 91-м году, самые первые пчел сдали". Он не знает, что сказать".

Александра Александровна с мужем внесли 10 тысяч рублей шесть лет назад и отдали все свои ульи, которые ХОКО оценило в 50 тысяч рублей. Как медсестра Александра Александровна получает от ХОКО 160 тысяч рублей в месяц плюс еще 30 тысяч - треть ставки санитара. Ее муж продолжает ухаживать за своими пчелами - "но все деньги идут в ХОКО". Больше денег со времени вступления в ХОКО чете Ющенко внести не удалось, но по ХОКОвским правилам годы службы тоже засчитываются в пользу жилья - только вот этот взнос вычисляется на основании ХОКОвской же зарплаты. Так что за пять с половиной лет Александра Александровна "внесла", может, два с половиной миллиона сегодняшними деньгами.

Заходит Борис Михайлович, и Александра Александровна замолкает.

 

Арифметика

Как ХОКО вычисляет, кто заплатил за жилье, а кто нет, есть великая тайна. Люди, уверенные, что давно уже вложили необходимые средства, остались с носом. А некоторые новоселы, наоборот, не могут поверить своему счастью. Самый первый ХОКОвский новосел, 62-летний сварщик по имени Александр Краснов, утверждает, что денег вообще не сдавал: в его однокомнатную квартиру в Душанбе еще в 1990 году самовольно вселился какой-то боевик, так что деньгам взяться было неоткуда. "Нам как сказали: "Смотря как будете трудиться, то есть по труду", - рассказывает Александр Краснов, откупоривая бутылку шампанского в своей новой однокомнатной квартире. - Так что надо было трудиться и не пить".

"На таких людях, как Александр Михайлович, держится наша организация, - объясняет мне Сергей Леонидович, один из замов Балашова. - Так что, когда шло распределение этих квартир, ни у кого не могло быть никаких сомнений, что именно Александр Михайлович заслужил".

Сам Балашов позже добавляет, что правление ХОКО давно решило гарантировать жилплощадь всем, кто проработает в организации 10 лет.

ХОКОвцы безмерно гордятся своими 24 предприятиями, в основном выпускающими стройматериалы. Все, чем занимаются обычные переселенческие организации, в ХОКО превращается в рабочие места и в деньги, которые, в свою очередь, идут на содержание представительства в Москве, внушительного штата администраторов, их бесконечных командировок. Например, когда из Германии прислали несколько тонн поношенной одежды, создали цех, в котором ХОКОвские женщины штопают-зашивают эту одежду. Потом ее продают переселенцам.

Борис Михайлович приводит нас на экскурсию в арматурный цех. В гигантском ангаре всего два станка, в работе - один. Я спрашиваю, почему сварщик работает за этим станком без маски. "Так это человек опытный, - заверяет меня начальник цеха Анатолий Ясимский, только что получивший квартиру. - Он уже два года работает. А так мы технику безопасности соблюдаем. У нас очки есть, только они запотевают". В этом цехе, по словам начальника, зарабатывают хорошо: 500-700 тысяч в месяц.

Всего в ХОКО, по словам Балашова, работают больше тысячи переселенцев. Работают за мизерные деньги шесть дней в неделю.

"Мне тут недавно письмо приходит: у вас, мол, люди работают шесть дней в неделю, а это нарушение трудового законодательства, - жалуется Балашов. - А я всю жизнь работаю шесть дней в неделю, 12 часов в день, так мне никто не говорил, что это нарушение законодательства".

Другой работы, тем более для переселенцев, в Борисоглебске нет. Да если бы и была, никуда им от ХОКО не деться. "Мы внесли 80 тысяч, когда было записано, что базовый коттедж стоит 120, - говорит Людмила Ляпина, бывшая учительница, а ныне ведущая кружков рукоделия в Доме пионеров. - Доплачивать нам нечем, кроме трудового участия, вот муж и устроился в столярный цех, хотя он летчик по специальности".

"Реально они могут через пару лет квартиру получить", - поясняет Борис Михайлович.

"Мы еще на три года рассчитываем. Еще три мы выдержим. Но честно говоря, я разуверилась в нашем русском народе. Сколько я здесь наслушалась - "Что вы сюда приехали?" - даже от детей. Но главное - это не от обывателя идет, а сверху. Правительство нам не помогает. Вот всякие чернявые понаехали - им помогают, а нам - нет".

Наверное, смешно было думать, что статус вынужденного переселенца облагораживает человека. Люди остаются сами собой, только некоторые их характеристики проступают еще более отчетливо.

Например, ХОКОвцы. "Нет, они, конечно, не жулики, - говорит Евгений Чернецов, советник руководителя Федеральной миграционной службы. - Если бы не обвал нашей экономики, у них бы все получилось. Нет, они не единственное компактное поселение, как они там утверждают. И не самое крупное. Они просто самые амбициозные".

А еще поразительно советские: распределяют жилье передовикам труда, обещают жилплощадь по выслуге 10 лет, даже успешно раскулачивают пчеловодов. В отдельно взятом городе Борисоглебске Воронежской области восемь тысяч переселенцев почти что сумели воссоздать советское общество в миниатюре. Что, в общем, неудивительно - ведь это последняя страна, где они чувствовали себя как дома.

Источник: "Итоги", №43, 1997,